1 июля США завершили вывод своих войск из городов Ирака, тем самым воплотив в реальность акт социального воображения нью-йоркских интеллектуалов. У многих на памяти скандал, разразившийся в ноябре 2008 года, когда вышел специальный выпуск газеты «Нью-Йорк Таймс». Номер был неотличим от «настоящего» внешне, но в виде фактов в нем был представлен весь комплекс либеральных упований — от объявления бесплатным высшего образования до расширения велосипедных дорожек в городе Нью-Йорке. А на первой полосе — новость: «Заканчивается война в Ираке». Теперь воображаемое, идеальное будущее стало чуть ближе — но, если помнить о том, что всякая идея неизбежно привлекательнее своего воплощения в жизнь, то это же будущее оказалось чуть дальше.
Попыткам понять, что такое воображение как инструмент социального творчества и в чем своеобразие его использования в России и Америке, была посвящена XII Фулбрайтовская летняя гуманитарная школа, прошедшая в МГУ в конце июня. Молодые российские гуманитарии, специализирующиеся в области культурных коммуникаций, обменивались свежими инсайтами с крупнейшими американскими специалистами той же сферы. Интеллектуальная инициатива Московского университета десятилетней давности оказалась жизнеспособной, получила поддержку других российских вузов, а также самой престижной в США программы академических обменов. Автор идеи и директор летней школы — профессор филфака МГУ и президент Российской ассоциации выпускников Программы Фулбрайта Татьяна Венедиктова.
В школе-2009 преподавали Фредерик Джеймисон (университет Дьюка), Сьюзан Бак-Морс (Корнельский университет), один из создателей вышеупомянутого спецвыпуска Стивен Данкомб (Нью-Йоркский университет), Джон Маккей (Йельский университет), Джонатан Флэтли (университет Уэйна), Елена Трубина (Уральский университет), Сергей Зенкин (МГУ/РГГУ). Слушатели представляли более двух десятков университетов России, от Томска до Калининграда. В завершение недельных занятий и дискуссий был проведен публичный форум на «Винзаводе» на тему «Искусство и социальное воображение: кто и как сочиняет наше будущее?»
Благодаря воображению, заметила во вступительном слове Т. Венедиктова, у нас есть прошлое и будущее. Социальное воображение являет собой немереный ресурс. С этим ресурсом важно уметь работать (работа не сводится к манипуляции!), но наши знания о его устройстве пока слишком скудны. Например, считается, что социальное воображение в основном репродуктивно, но заранее отказывать ему в продуктивности едва ли стоит: ведь оно подразумевает возможность действия и перемены.
Участникам дискуссии предлагалось ответить на вопросы: каковы механизмы порождения нового в современном обществе? Какую роль в этом процессе играет искусство?
С. Бак-Морс раскритиковала авангардистскую претензию на способность искусства пересоздавать общественную реальность: результатом таких триумфов оказывается либо тоталитарное, либо просто дурное искусство. Порождать новое нельзя безоглядно: лицо беньяминовского ангела истории не зря было обращено назад. Но и одно только изучение прошлого не поможет: у истории — свои ловушки. Одна из них связана с тем, что история искусства, как и история наций, пишется сплошь и рядом как история триумфов, последовательно приближающих желанную цель. В качестве такой — впрочем, уже достигнутой — цели предстает искусство современное, коммерческое: его поддерживает свободный рынок, и оно обеспечивает идеологическую маскировку идее интеллектуальной собственности как высшего проявления индивидуальной свободы. Коммерциализированный медийно-эстетический продукт — едва ли не важнейшая статья современного экспорта из США.
Рядом консервативных критиков такая ситуация трактуется как «конец искусства», с чем профессор Бак-Морс и согласна, и нет. Проект того, что когда-то называлось искусством, с ее точки зрения, может и должен быть продолжен. Первый путь — изучение не триумфов, а неудач: именно они лучшая пища для воображения. Нужно вспомнить эти неудачи — поместить в современный контекст то, что сочли когда-то устаревшим и бесполезным, но что может оказаться для социального воображения полезнее, чем не вызывающие сомнений достижения. Второй путь — предпочтение глобальных сюжетов истории искусства узконациональным, воскрешение этих сюжетов и перепрочтение их с учетом исторически неизбежно возникающих прибавочных смыслов. Пример такого сюжета — возникший в Америке начиная с 1960-х годов острый интерес к творчеству Сергея Эйзенштейна и Дзиги Вертова.
ЕленаТрубина разобрала как пример развития социального воображения через производство и потребление произведения искусства работу художницы Айяны Мур: это фотография, на которой Джордж Буш-младший целует Кондолизу Райс. Фото сопровождается лозунгом Never Ignorant Getting Goals Accomplished (что можно перевести как «Никогда не останавливайся на пути к цели»). Из его заглавных букв складывается оскорбительное слово nigga, разрушающее пафос высказывания.
Е. Петровская тоже начала свое выступление с примера — письма в газету некоего железнодорожного рабочего в связи с публикацией в 1932 году проекта Дворца Советов Б. Иофана. В письме рабочий описывал свой собственный проект Дворца Советов, ничем не похожий на план Иофана, а в завершение сообщал: «Когда я взглянул на этот рисунок, то подумал: осуществлен мой проект». Воображаемые идеи — совершенно по Платону — не материализуются буквально, но именно в невидимом своем измерении тем плотнее внедряются в социальную ткань: порождают утопические зоны в социальной реальности.
Тема коммерциализации искусства и специфических форм, которые может принимать современная утопия, возникла и в выступлении С. Данкомба. На основе исследовательского проекта, осуществляемого с участием и в среде политически активных художников Нью-Йорка, он предложил отличать их от тех, кто представляет своего рода политический экспрессионизм, то есть художников, всего лишь спонтанно высказывающихся на политические темы. Художники-активисты прямо подчиняют свое творчество производству политических, экономических и социальных инноваций — и для них проблемы коммерциализации искусства попросту не существует. Представление о произведении искусства как о товаре их не смущает, их идеал — не чистое искусство, существующее вне социальной и, соответственно, коммерческой сферы, но искусство «грязное». Они понимают, что в Соединенных Штатах превращение произведения искусства в товар неизбежно, и пытаются использовать этот механизм. Декоммерциализация искусства была бы, с их точки зрения, им даже вредна, так как могла бы привести к его деполитизации, что для них неприемлемо: как активисты они противостоят так называемому некоммерческому индустриальному комплексу.
И языковой, и культурный барьеры с треском рухнули под напором интеллектуального азарта. У американских и российских гуманитариев — на удивление много общего, прежде всего общий интерес к будущему как предмету возможного творчества.
Между поэзией утопии и прозой коммерции, заразительностью мечты и расчетом манипуляции открывается интригующее, влекущее, рискованное пространство. Оно заслуживает дальнейшего разговора — отнюдь не «чисто академического», выводящего на новые практики — социальные, политические и творческие.
